Кто сможет ответить на вопрос — КАКОЕ наше поколение? В поисках знатоки проиграют. Максим Галкин закроет шоу. «Большая стирка» отправится за грязным бельем. Может, вопрос сформулирован не совсем четко, но зерно здесь есть. Я не хочу докапываться до правды с подавляющим количеством голосов, и вызывать кого — то к барьеру. Думаю, что сегодня правда стала хрестоматийно простой, благодаря харизматичным представителям СМИ и ведущим шоу. Да, я вижу усталое, молчаливое согласие в глазах людей, идущих на заработки. Я вижу, как в очередях покупатели сравнивают содержимое своих корзинок с другими. Страна дает больше нефти, урожаи растут. Люди согласны. Мудрый судья и час суда. Люди согласны. Папины дочки и улицы разбитых фонарей. Люди согласны.

В конечном счете, люди, которые проявляют несогласие, получают подачку и проявляют лояльность. Правдивым быть выгодно — на новый год президент обещает.. И люди заранее согласны.

Знаете, в монологе усталого таксиста, или в наряде охранника возле стоянки можно найти больше правды, чем в тысячах стерилизованных выводов с экрана. Простая правда всегда пахнет потом и болью. Конечно, это не всем нужно, но это реально. Это все равно, что увидеть на морщинистом лице уборщицы улыбку, как у родной бабушки — стоит лишь всмотреться. Социальное расслоение порождает отчужденность и опустошение, стремление к навязанным идеалам разочаровывает. И тогда приходит это усталое согласие у разбитого корыта. Я не драматизирую, но под лозунгами витающей легкости и простоты, доступности и невоздержанности скрывается пропасть. Когда вы упадете, вам никто не протянет руку. Когда вы упадете, вы будете использованны, и выброшенны, по заповедям потребительской идеологии.

Подводя итог вышесказанному, я хочу сказать, что наше поколение делится. Делится очень быстро. Мне хочется сказать всем -*Держитесь за руки!* Вместо * Извините, у вас недостаточно средств для слова привет! *.

Так уж случилось, что едва скинув армейские сапоги, я оказался на Море. Но поехал я туда с палаткой, котелком, примусом и друзьями. Босиком я ходил уже на второй день, когда порвалась обувь — это было непередаваемое ощущение. Без тапок было как-то некомфортно, а скорее, НЕЛОВКО. Было неприятно прикасаться к камням босыми ногами. Но как я выяснил позже, все приспособилось. Звук прибоя я услышал на третий день, когда перестал переваливать с места на место мусор у себя в голове — морские волны омыли мне разум, перешептываясь с деревьями и невидимыми птицами. На четвертый день я увидел звезды, когда ночевал у самой воды — их оказалось несчисленное множество, и они мигали пульсирующим светом, живя вместе с ритмом моего сердца. Пятый день принес мне вкус походной еды и приятные хлопоты. День шестой ничем особенным не отличался — я уже бегал по камням нагим и рисовал углем на камнях. Помню, как мне было СТЫДНО снять трусы. Седьмой.

Все это было похоже на сотворение мира. Того мира, куда так хочется вернуться.

Уверен, что все касались этой темы. Но мне не хочется называть ее «Любовь». Не потому, что я боюсь показаться банальным, а по причине размытости его значения. Можно до рези в глазах смотреть на морские волны, или рисвать карту облаков, но не ухватить даже крупицы благостного чувства, с равнодушием предаваясь выводам. Разум понятней, чем сердце. Что-то вытесняет другое, грани меняются, как в зазеркалье — то ли смеясь, то ли играя, — показывают истину. Я не смотрел Любви в лицо — я лишь видел Ее следы, на миг прикасался к подолу. Я не испил ее чаши до дна, потомучто вечно чувствую жажду. Я не слышал Ее голоса — лишь ветер ласкал мне щеки.

Я могу лишь сказать, что нет смысла говорить о Ней конкретно — человеческие слова слишком грубы для этого. Не требуйте — Она даст больше. Не представляйте Ее — Она сама по себе.

После всего. Бывает смех сквозь слезы, или улыбка сквозь сон, обрывки воспоминаний, стыд, гордость, неразбавленная осень. Все цитаты, улучшающие жизнь, приходят после. Ощущение правильности может вообще потерять дорогу. И так — сколько я помню. От станции до станции. От *привет*  до *прощай*. До, после, и сейчас — вместе с большим небом, открытым балконом, клавиатурой. Бывает сложно даже разлить чернила, — не что чтобы различить краски и нарисовать картину. Но ничего. Все будет после — после.

Все началось с ТЦ»Галерея» — мы 6часов кряду искали джинсы на моего обьемистого друга и потерпели крах. Надежды на блицкриг улетучились после пары тройки магазинов с надписью «ликвидация». Ну конечно, почему бы нам не купить джинсы за пять тысяч, которые раньше стоили десять. Прибавьте к этому ужасное расстройство желудка и бесконечные поиски куриного бульона. Но полным провалом стала покупка двух порций пюре с молочной сосиской за 800рублей! Мы лоханулись, но виду не подали. Впереди нас ждали нескончаемые витрины, вывернутая шея, поиск туалетов и неострой пищи, однообразные магазины, тоска, дерганья за рукава и очереди в примерочных. Четыре этажа тряпья. Я незнаю, кто находит удовольствие в шоппинге. Нам просто нужны были одни единственные ДЖИНСЫ. Наверное, было бы выгодней снести *BOOBS* и открыть там заведение для дизентирийщиков *ASSHOLES*, потомучто мужик в соседней кабинке сердито заявил в телефон, что занят и его задница разразилась гневной тирадой по поводу антинародной политики подобных заведений.

Жизнь изменилась, когда я подружился с велосипедом — когда сбитый мною толстый мальчик и ругань водителей остались позади, когда мы неслись по спуску с другом в Горячем ключе и мазались глиной в Псекупсе, когда жрали что попало и ехали, куда глаза глядят. Отрадно, что больше людей вскакивают в седло — пускай в выходные и до ближайшего мак-дональдса. А мое время — поздняя ночь, или раннее утро. Главное, что-бы с собой было пару запасных камер и насос, а иначе придется давать бомжу полтинник и узнавать ценные сведения о том где ближайший шиномонтаж, и у кого можно оставить байк. И если уж совсем кратко — то велосипед это ветер, андреналин, жизнь.

Эта мысль пришла ко мне давно. Эта мысль заставляет меня искать ответы на вопросы, которые приходят к каждому из нас из мира вне политики, правил, принуждения. Зачастую об этом не с кем поговорить, или даже просто поделиться. Много переживаний так и остаются внутри — обреченные на медленную смерть, без конца спрашивая меня — «can i live?».